В. Распутин в повести «Прощание с Матерой» на протяжении многих страниц описывает чувства людей, вынужденных расставаться с могилами близких. Владимиру не угрожало затопление, но в середине 1920-х гг. почти все владимирские внутригородские кладбища, расположенные при церквах, были ликвидированы. И эта ликвидация кладбищ отнюдь не была чем-то уникальным в своем роде.
20 марта 1935 г. на заседании президиума Киржачского горсовета, прослушав заявление учебных заведений, поставили вопрос о закрытии Успенской кладбищенской церкви и переводе ее прихода в Никольский погост Заболотья, после чего постановили предложение учебных заведений поддержать и возбудить ходатайство перед РИКом о том же. Помещение кладбищенской церкви решили передать учебному комбинату под производственные мастерские, согласно их заявлению. Так как при Успенской церкви было действующее кладбище, то постановили одновременно перенести в погост Заболотье и кладбище первой и второй половины города в связи с их переполнением и нахождением в жилых кварталах. Можно предположить, что речь шла лишь о запрете производить на Успенской кладбище новые захоронения. В тот же день РИК удовлетворил ходатайство.
На основании вышеуказанных материалов и постановлений, с санкции облисполкома, 29 мая 1935 г. Киржачский горсовет вынес решение о запрещении производить в дальнейшем захоронения на Успенском кладбище, а само здание церкви почему-то передал под столовую учкомбината; местом дальнейших захоронений указали кладбище «Заболотье».
Уже через год, в 1936 г., кладбищенская ограда (в особенности - ее каменные столбы) была разобрана на фундамент строящихся детяслей, и вместо нее поставили деревянную изгородь. Кроме того, в декабре 1936 г. учкомбинат около новоиспеченной столовой поставил уборную. Согласно свидетельству Г.И. Пленцова (о нем будет идти речь дальше), «мать единственного сына, демобилизованного красноармейца Насонова, возле могилы которого построили уборную, указывала завкомхозом Морозову на неуместность расположения уборной, но тот никаких мер не принимал». Но это были цветочки, ягодки будут впереди.
1937 г. начался со Всесоюзной переписи населения. Во владимирской газете «Призыв» описывается ее вселяющее надежды о полном искоренении религии начало. Но этим надеждам, как сейчас всем известно, не было суждено сбыться - религиозность населения СССР была очень высока, из-за чего данные о переписи были засекречены. Но перепись в корне изменила отношение к антирелигиозной борьбе. Так, например, на страницах «Призыва» в несколько раз по сравнению с предыдущими годами увеличилось количество антирелигиозных статей - 62 за 59 дней. Сходят на нет статьи о религиозных праздниках (было всего 1 исключение); зато на первый план выходят статьи просветительского характера - 11, статьи о тёмном религиозном прошлом - 14; статьи об успехах ячеек СВБ и недоработках, 6 статей - об антирелигиозных выставках, новинках литературы и антирелигиозных консультациях, отрывки из художественной литературы, статьи - о контрреволюционной деятельности духовенства (причём 2 из них - очень развёрнутые) и, наконец, то, чего ещё раньше не было - цикл антирелигиозных статей-лекций по астрономии и смежным наукам - 11 статей.
В газете «Киржачский ударник» в 1937 г. также наблюдается увеличение количества антирелигиозных статей: 11 научных лекций (из «Призыва»), 5 статей о «тёмном дореволюционном прошлом», 5 писем с отречением от Бога, кроме того, освещение деятельности безбожников, статьи о Пасхе и Рождестве, о необходимости антирелигиозной пропаганды, о проведении мероприятий, о контрреволюционности духовенства, даже антирелигиозные частушки - итого 36 статей (в 1933-1936 гг. выходило по 2-4 антирелигиозные статьи в год, т. е. произошло десятикратное увеличение!).
Но власти действовали не только на словах! 20 июня 1937 г. «по наказу избирателей и на основании постановления РИКа о закрытии кладбища и церкви», горсовет постановил организовать на Успенском кладбище городской сад и произвести там в 1937 г. следующие работы: поставить скамейки, обнести сплошным деревянным забором (стоило ломать за год до этого! - прим, автора.), очистить аллеи. А тов. Морозову поручили немедленно объявить гражданам об изъятии надгробий с кладбища, установив на это срок не долее как до 1 июля того же года. Для обоснования этих действий был найден «Справочник по санитарии», в гл. X, п. 6, разделе «Кладбища» которого писалось, что горсовет может организовать сад или парк на местах, где было кладбище, немедленно после его закрытия (на основании чего это и было сделано), при условии, что рытье ям, возведение жилых построек и каких-либо других сооружений не будет производиться. В 1937 же году на улицах города была проведена массово-разъяснительная работа (общие собрания, разъяснения) и сделана публикация в газете «Киржачский ударник». Видимо, имеется в виду заметка от 20 июня 1937 г., извещающая, что «Горкомхоз предлагает всем гражданам, имеющим надгробия (памятники), венки, ограды и пр. на могилах своих родственников, в 10-дневный срок убрать или перенести с указанного кладбища. Для получения и перенесения надгробия надо предоставить справку об умершем родственнике. По истечении срока все неубранные памятники будут считаться бесхозными и поступят в ведение Горкомхоза.» И как писал в августе 1937 г. прокурору Киржачского района Кононову председатель горсовета С. И. Черемикин, самими гражданами были одобрены все мероприятия.
Однако на деле не все проходило так гладко. Так, например, не все услышали, что последний срок переноса надгробий -1 июля. Уже упоминавшийся ранее Пленцов (и видимо, неон один) в своем заявлении в ЦИК от 1 августа писал, что, хотя срок переноса памятников - 5 июля, «Горкомхоз, не дожидаясь этого, им же назначенного срока, приступил к сносу могил и много их срыл, чем вызвал большое неудовольствие среди населения, близкие которых похоронены на этом кладбище». Прямым текстом! Он же отмечает, что размер кладбища 100x150 м - для городского сада недостаточно, причем деревья растут пе на всей площади кладбища, «напротив же, через дорогу, начинается большой лес, где с успехом можно организовать бы сад или парк». Косвенным подтверждением несогласия с действиями властей является факт поступления 3 заявлений с просьбами о переносе останков: Насонова (неудивительно: после такого обращения с могилой - не всякая мать вытерпит, что около могилы ее сына поставили уборную), Романовского и Пленцова. Первые 2 заявления были взяты обратно - родственники согласились с тем, что на этом месте организуют культурный отдых. А Г. И. Пленцов, проживающий в Москве, и его сестра Л. И. Пленцова настаивали на перезахоронении праха своей матери П. Д. Пленцовой, похороненной в 1932 г. «На эту просьбу председатель горсовета Черемикин отвечал отказом, по тем мотивам, что в его практике подобных случаев не было» (можем предположить, что ликвидация кладбищ тоже не являлась его постоянным видом деятельности.) Тогда 1 августа 1937 г. Пленцов пишет заявление в ЦИК, в котором, помимо просьбы о разрешении на перезахоронение останков матери, были приведены все уже упомянутые нами ранее указания на недостатки, произошедшие при ликвидации кладбища, и просьба «разъяснить Киржачскому горсовету, чтобы гражданам, желающим перенести останки близких на новое кладбище, не чинили препятствий, а на виновников безобразного отношения к содержанию кладбища наложили взыскание».
5 августа 1937 г. ВЦИК шлет прокурору Киржачского района заявление Пленцова для проверки и устранения незаконных действий Киржачского горсовета, напоминая при этом, что есть инструкция Комиссии по вопросам культов при ВЦИК «О порядке устройства, закрытия и ликвидации кладбищ» от 10.12.1931 г. (ст. 17 и 18), согласно которой отказ горсовета в переносе останков П. Д. Пленцовой на другое кладбище неправилен; ст. 17 инструкции допускает этот перенос при ходатайстве родственников. И добавил, что кладбище существует отдельно от церкви и ликвидация кладбищенской церкви не означает, что должно быть ликвидировано и кладбище, как это объявил горсовет в местной газете.
13 августа 1937 г. председатель горсовета С. И. Черемикин шлет отчет прокурору Киржачского района Кононову с подробным изложением дела о ликвидации церкви и кладбища, естественно, в голубых тонах, где сообщается, что «Пленцову разрешено перенести (прах матери. - прим. автора.) при соблюдении инструкции», а «уборная была построена (...) учкомбинатом без ведома горсовета. Горсовет, узнав о постройке и беззаконии учкомбината, уборную снес». И только через неделю, 20 августа, горсовет известил Пленцова: «Перенос остатков праха Вашей матери с закрытого кладбища (...) (Вам) разрешен в ночное время при соблюдении и выполнении инструкции санврача». В тот же день горсовет выслал прокурору весь материал о переносе праха Пленцовой, который 22 августа 1937 г. возвратил в Президиум ЦИК жалобу Пленцова и доложил, что «перенос остатков его матери на другое место горсоветом разрешен, при условии соблюдения действующих инструкций», а «ликвидация кладбища и использование его под парк, без возведения каких-либо построек и нарушения целости земельного покрова (произведена) согласно инструкции НКВД от 1929 г.».
Особо следует подчеркнуть одну лексическую особенность документов: то, что для Пленцова и представителей Комиссии по вопросам культов при ВЦИК было «останками», «прахом», «телом», - для Киржачского горсовета и прокурора - «остатки»!
Так закончился перенос кладбища в г. Киржач, «бессмысленный и беспощадный». При ликвидации Успенского кладбища местные власти не особо считались с чувствами людей, чьи близкие были похоронены на этом кладбище, некоторые всего за 2 года до уничтожения его. Непонятна также целесообразность разбивки именно на этом месте городского сада (учитывая площадь кладбища и крайне низкую вероятность произрастания на нем плодово-ягодных деревьев - скорее сквер). Вероятно, чувством, которое в первую очередь двигало местные власти, была ненависть ко всему прошлому, а особенно такому, которое так или иначе было связано с церковью и православием. В конце отметим один любопытный факт: 20 июня президиум горсовета постановил «считать целесообразным обратить на оборудование парка и сада средства, отпущенные на устройство скотского кладбища (! - прим. автора.) и торгово-складских предприятий». Формально это, конечно, к делу не относится и не могло каким-либо образом оскорбить граждан... Но очень уж это символично!
А. ЕРШОВ,
аспирант ВлГУ.
В статье использованы материалы Госархива РФ
(Ф. Р-5263. Оп. 1. Д. 699. Лл. 3-15).
